28 ноября 2021 года
Ольга Гренец. Три рассказа
Ольга Гренец. Три рассказа
В издательстве «Время» вышла книга Ольги Гренец «Задержи дыхание и другие рассказы». Творчество этой писательницы, пишущей и публикующейся на русском и английском языках, отечественному читателю уже известно довольно хорошо: это четвертая ее книга, вышедшая в России (одна выпущена в США), а короткая проза Ольги Гренец печаталась в журналах и коллективных сборниках. В новую книгу автор включила рассказы, которые выходили в американских и российских журналах в последние три года. Фокус рассказов, как сказано в аннотации, «переносит читателя из Сан-Франциско в Санкт-Петербург и обратно, но на каком бы полушарии персонажи книги ни находились, они органически вписаны в окружающие их реалии современного мира… Многие рассказы до мелочей реалистичны, и всё же читателя не оставляет ощущение, что они, подобно притчам, универсальны и вечны». Предлагаем читателю три рассказа из сборника и предисловие к нему, написанное известным прозаиком Александром Мелиховым (печатается в сокращении).
Продавать бананы
Бананы гнили на полу заводского склада на окраине города. В начале октября температура внутри полузаброшенного здания держалась немногим выше нуля. Шкурки бананов серели, покрывались пятнами. Они пролежат от силы ещё неделю, не больше.
Двадцать тонн аккуратно упакованных коробок с нарядными заграничными этикетками и специальными отверстиями для вентиляции возвышались по обе стороны пандуса, предназначенного для отгрузки агрегатов — до зимы завод производил шестьдесят три изделия в день, зимой пришлось остановиться — госзаказ приказал долго жить. Бананы, приобретённые по необеспеченному товарному кредиту, были авантюрой нового исполняющего обязанности начальника цеха, их нужно было срочно продать.
Кому-то такая работёнка пришлась не по вкусу: откуда он взялся, этот парень, на каких условиях договорился об аренде склада, в чей карман потекут денежки? И вообще, каким образом он разжился кредитом, что за связи были нужны для всего этого? Говорили, он — частник, у него свой шиномонтаж, а сюда поставили и все дела перевели, чтобы цех в частные руки передать. К тому времени люди уже много месяцев не получали зарплату, теперь каждый сам должен был позаботиться о себе. Совсем близко маячили финансовые схемы, вроде МММ, а ведь ещё вчера, кажется, люди верили, что в скором будущем деньги будут не нужны.
Ну так что ж, любой, впавший в глубокие раздумья, оправдает ли цель средства, мог свободно идти на улицу.
Бананы не желали ждать результатов философского анализа. Они лежали на складе и портились от холода.
В вестибюле фабрики коллеги оккупировали единственный городской телефон и поставили дежурного в ватнике покроя Великой Отечественной отслеживать входящие звонки. Остальные вели обзвон из своих квартир.
Людмила почти сразу выбилась в корифеи продаж, в звёзды, можно сказать, первой величины. Убедила себя вступать в беседу с первым, кто ответит на звонок, и, подавив в себе все ростки смущения, уговаривать, уговаривать. С перестройкой в городе появились «Жёлтые страницы» — Людмила раздобыла себе новенький глянцевый экземпляр 92-го года. Подкрепившись чаёчком, она ставит телефон на кухонный стол, и, перелистывая страницы справочника, помечает подходящие номера.
— Продуктовая база номер три? Частная квартира? Извините, у меня номер неправильно записан. А вы совершенно случайно не знаете, как мне найти эту базу? Замечательно, пятая тоже подойдёт. Да, записываю, блокнот передо мной. Понимаете, моя организация получила большую партию экзотических фруктов, бананов, и они плохо идут — никто не в состоянии представить, что сейчас можно купить бананы и безо всякой очереди! Нельзя же допустить, чтобы они пропали, когда многие просто голодают. Ваша невестка — кассир в супермаркете? Как чудесно. Если она свяжет меня с завотделом, скорее всего, мы сможем дать ей комиссию. А чем вы сами занимаетесь? Школьный повар? Школа, должно быть, нуждается во фруктах для школьных завтраков. Дочка говорит, они сто лет не видели никаких фруктов. Знаете, кто отвечает за закупку по вашему району? Сможете дать ему мой номер? Скажите, звонила Людмила. У нас достаточно бананов, чтобы накормить всех детей города. В отличном состоянии! И я готова предложить разумную цену!
Людмила получила инженерное образование и двенадцать лет простояла за кульманом, проектируя производственную оснастку; серьёзные проекты выпадали крайне редко, разве что в последние годы, когда перестали нормально платить, некоторые от скуки стали сами выдумывать себе работу. «Продажа бананов — детская игра, — говорит она дочери, оторвавшись от телефонного разговора, когда та возвращается домой из компьютерного кружка — Задавай только правильные вопросы, и незнакомый человек мгновенно обернётся союзником. Я чувствую себя так, словно мне предоставили второй шанс. Не хочешь попробовать?»
Дочка шарахается от телефона и запирается в ванной. Рабочий день заканчивается. Некоторые номера уже не отвечают, Людмила звонит коллеге на завод и отчитывается. «Что новенького?»
— Сегодня вечером ещё две поставки. Начинай опять как можно раньше. Надо застать серьёзных людей дома. Как только они придут на работу, всё кончено, начнётся привычная волокита.
Дзинь! Дзинь-дзииинь. Людмила дремлет под трезвон телефона и просыпается только на стук: дверь ванной открывается, и на пороге появляется дочь. Людмила протирает глаза и идёт за ней в комнату, чтобы помочь девушке вытащить из дивана постельные принадлежности. «В школе всё в порядке?»
— Им больше не нужны бананы, если это то, о чём ты спрашиваешь.
— Откуда ты знаешь? Разве дети не покупают их? Я лучше поговорю с замдиректора. Бананы намного питательнее, чем каша, которой они вас кормят.
Дочка проскальзывает под одеяло и суёт голову под подушку. Людмила чмокает её в плечо. «Не буду больше о бананах. Не прячься, а то задохнёшься. Можешь вылезать!»
Она идёт в ванную почистить зубы и помыться перед сном. Зеркало запотело и покрытые плиткой стены тоже. Сколько часов она провела в ванной и что делала всё это время? Девочке скоро шестнадцать — ну да, весной шестнадцать. Научилась мастурбировать? Людмила включает горячую воду и садится на край ванны. Дочка возвращается из школы в переполненном метро или на автобусе. Никогда ничего не рассказывает о мужиках — небось, трутся об неё в утрамбованном общественном транспорте; а те, что ошиваются у пивных ларьков, которыми размечена вся дорога? Должно быть, нашла собственный способ справляться с этим. Некоторые матери посылают дочерей на уроки тхэквондо, чтобы научить их защищаться, откуда только у людей деньги в наши дни на такое? Может, обменять коробку бананов на несколько частных уроков? Людмила не уверена, что дочке это понравится. Девушка полновата и не любит носить облегающую спортивную форму. А ещё надо коммуналку платить.
Она прислоняется головой к стенке ванной. Звук падающей воды, тепло растекается от ног вверх по телу… глаза закрываются, и бананы кружатся у неё перед глазами. Как прекрасен цвет спелых бананов. От них исходит запах экзотической жизни: тропический остров, стоит протянуть руку — и все сыты. Пусть ей приснится, как в их суровом климате уберечь бананы от гнили.
Продавать надо, вот что.
Попутчица
Автобус набит до отказа. Светлана устраивается на сиденье у окна рядом с центральной дверью; отсюда она может спокойно наблюдать зрелище, в котором показывают, как москвичи пытаются войти и выйти из автобуса.
Она любит взглянуть с изнанки на миф о гордости, с которой так носится нынешняя молодёжь. Светлана родилась в Москве перед войной, а в войну они с матерью бежали от немцев в Удмуртию. Деревня, где они обосновались, была гиблым местом; она помнит, как весной, когда таял снег, хозяйская собака увязла в грязи, захлебнулась и сдохла. После войны Светина мама несколько лет обивала пороги, умоляя разных чиновников разрешить им вернуться в Москву. Так что для поколения её матери слово «гордость» скорее уж ассоциировалось с умением достать капроновые чулки.
Большинство пассажиров толпится у дверей, это не самое удачное решение, поскольку там нельзя держаться за поручни, и внезапные остановки и рывки автобуса мотают стоящих из стороны в сторону. Одна сильно накрашенная дама средних лет чуть не сломала нос, когда резкий толчок отбросил её к металлической стойке. Расталкивая всех локтями, она выбирается из автобуса. Да, с помощью новомодных процедур и косметических средств можно сильно изменить внешность, но знакомый угрюмый взгляд не оставляет сомнений — дама, наверняка, русская.
Девочка с двумя синими бантами, пытаясь защитить от давки маленького брата, сильно наклоняется над ним и при очередном торможении сбивает его с ног; мальчик валится под ноги пожилому подвыпившему мужику, тот вскидывает гневно руки и шипит на детей. Девочка что-то кричит в ответ. Шум мотора мешает Светлане разобрать слова, но, судя по интонации, девочка говорит по-русски.
Желающие попасть в автобус карабкаются по ступенькам и мешают тем, кто хочет выйти. Водитель, действуя самым верным способом, закрывает двери у них перед носом. Штурмующие не дают дверям закрыться. Они кричат тем, кто внутри, чтобы прошли в середину салона. Кто-то проходит, кто-то нет. Всем не поместиться, как ни крути. Группа подростков, которым повезло, потешается над друзьями, оставшимися на холоде. «Русские!» — решает Светлана.
В автобусе жарко. Она ёрзает на сиденье, пытаясь немного отодвинуться от соседки. Тётка, постарше неё, придерживает на коленях два мешка с продуктами и битком набитую сумку. Женщина обхватила своё добро, скрестив на нём руки, как делают русские. Светлана не взялась бы объяснить, откуда у неё чувство, что это как-то связано со строкой из Пушкина. Над златом чахнет? А ведь тётка знатно замаскировалась, если бы не эти руки.
Соседка вскоре выходит, её сменяет толстый старик, из-под его расстёгнутой курткой видна клетчатая рубашка, плотно заправленная в серые брюки. У Светиного отца была такая же рубашка, а поверх неё он носил подтяжки. Она готова приветливо кивнуть этому человеку, но, когда он поворачивается к ней, она ловит стальной блеск в его глазах. Русский!
Когда старик вылезает из автобуса, она пытается сообразить, скоро ли её остановка. Как только у неё возникает эта мысль, раздаётся громкий резкий голос, который спрашивает по-русски: «Где мне выходить?» Она оборачивается, чтобы посмотреть, кто это сказал, но все вокруг молчат. «Кто спрашивал про остановку?» — говорит Светлана. Никто не отвечает. «Узнайте у водителя, — предлагает она. — Он вам подскажет».
Автобус снова останавливается. Люди выходят; люди входят. Кто-то получает локтем в бок. Кто-то чуть не потерял туфлю. Чем больше Светлана всматривается в жесты и лица, разглядывает носы входящих пассажиров, тем больше убеждается, что они русские. С какого-то момента все пассажиры автобуса кажутся ей русскими. Она понимает, что скоро и ей придётся уступить своё место. К счастью, она уже в том возрасте, когда большинство людей проявляют к ней хотя бы видимость уважения.
Водитель — её последняя надежда. Но, как она ни старается, ей не удаётся поймать его взгляд. Со своего места ей виден лишь локоть да потрёпанная кожа куртки. Толстая непробиваемая броня. Спасения нет.
Молодой человек в русского вида очках оборачивается и пялится на неё. Его глаза за стёклами налиты кровью, а кожа изрыта язвами от прыщей. «Алкоголизм приводит к сердечным заболеваниям и ранней смерти», — начинает было Светлана, но он прерывает её. «Придурошная, — кричит он. Она оборачивается, чтобы посмотреть, к кому он обращается. — Как ты думаешь, ты где? Хватит уже, бабка. Это Москва!»
— Москва, — повторяет она. Как странно звучит это слово. — Мос-ква. Мос-ква. Совсем не по-русски. Она должна как-то сообщить молодому человеку, что у него ещё есть надежда. Она смотрит на него и подмигивает. «Держитесь меня», — произносит Светлана. И тут же решает, что доедет до конечной остановки, где бы она ни была. Во всяком случае, так проще всего. Она потуже завязывает тёплый шарф, и ей становится немного спокойней.
Нередкости
С недавних пор груды писем, скопившихся в моей электронной почте, представляются мне залежами отличных идей. По счастью, большинство этих окаменелостей нельзя считать такими уж редкостями, и заглянувшим сюда посетителям разрешается забрать с собой образчики, размером не больше ладони.
Я хочу сказать, что готова передать всем, кто интересуется, добрую часть своих замыслов, лишь бы ощутить их движение.
Но стоит обнаружиться нестандартной теме, требующей хоть немного изобретательности, творческой искры, оригинальности языка, — письмо превращается в настоящего стегозавра, и его приходится окончательно отправлять в музей.
Александр Мелихов. Ничто не проходит
О прозе Ольги Гренец
Рассказы Ольги Гренец разом разбивают стереотипные представления о «женской прозе». В них нет ни капли сентиментальности, нет возгласов восторга или умиления — всюду царит точность и жестковатая аналитичность. В ее мире нет мелочей — наблюдательность и напряженность мысли всему придают глубину и масштаб. Ее сосредоточенность на повседневности не порождает пресловутого «мелкотемья»: в ее мире все «малое», будничное всегда связано с чем-то «большим» — с историей, с судьбой, с прошлым — и, благодаря этому, обретает значительность символа.
Советское прошлое и в Америке всегда рядом.
«Неожиданно, сияя красной эмалью, из потока машин вырывается джип, он резко поворачивает влево и тормозит на пешеходном переходе прямо передо мной. По переднему крылу джипа большими серебряными буквами надпись: «RUBICON», а за рулём парень, с которым я дружила в России ещё в девяностые — тот самый, семнадцатилетний сидит за рулём сейчас, в две тысячи восемнадцатом! Тот же непослушный чуб каштановых волос надо лбом. На рукаве толстого пуховика тает снег. Он наклоняется и через открытое окно протягивает мне кассету TDK — точь-в точь такую, какими мы обменивались, когда были старшеклассниками».
Прошлое не прошло.
«И в сорок лет я не мудрее, чем в семнадцать. Как в юности, перехватило дыхание, и я не могу издать ни звука, а стоило бы сделать ему втык за то, что перегородил своим мастодонтом весь переход».
А может быть, ничто вообще никогда не проходит?
«Когда я была маленькая и мы жили с родителями-инженерами и старшим братом в одной комнате, я слышала, как они обсуждают странную теорию: будто бы прошлое, настоящее и будущее сосуществуют одновременно в разных частях многомерной Вселенной. Помню, как я лежала на своей зелёной кушетке, напрасно стараясь заснуть; да и как тут заснёшь, если неотвязно мерещится, что я — не девочка, а старуха, живу за соседней дверью, и никто меня не узнаёт. Трясясь от страха, я перелезала к родителям в постель, чтобы немного успокоиться».
Для Ольги Гренец ни один эпизод не остается самим собой, но всегда порождает идейные или образные побеги.
«Неподалёку от нашей двери роняло золотые листья дерево гинко. Я убеждала себя, что ничего особенного не происходит — это Сан-Франциско, здесь всё безостановочно цветёт и опадает без внятных для меня, северянки, смен времён года. Я живу здесь много лет, но, как и прежде, ощущаю себя чужестранкой».
Сама же Ольга Гренец отнюдь не чужестранка на этой земле, она строит свой собственный индивидуальный мир поверх государственных границ и разъединяющих идеологий. Это и есть истинный либерализм, не привязывающий личность к партиям и государствам, ставящий духовный мир личности выше государств и коллективов.
Но не освобождающей от ответственности перед миром.
«Перед мальчиком, которого я знала семнадцатилетним, мир предстал в такой красоте, что ему захотелось поделиться со мной своим открытием, – казалось бы, надо радоваться. Но нет, у меня не получалось. Слишком много горечи накопилось с тех пор, и не могла я забыть, каким он стал, повзрослев. Таких, как он, не беспокоит, как много горя приносят в мир их деньги. Так вот как они себя оправдывают: безумствуют на своих «тачках», едят с золотых тарелок рыбу, которой грозит полное исчезновение, и внушают себе, что мир прекрасен и удивителен! А на мой взгляд, этой кассетой он невольно признавался в своей вине».
Столько мыслей и чувств пробуждает одно-единственное воспоминание!
«В спальне я разделась и устроилась рядом с мужем. А где-то там мой юный друг — по-прежнему юный — записывал для меня кассету, забыв про домашнее задание. А где-то там я, всё ещё семнадцатилетняя девчонка, лежала на зелёной жёсткой кушетке, залитой лунным светом, боясь заснуть от страха, что завтра не наступит, а я и все-все, кого я так люблю, исчезнут и превратятся в пыль».
А как вам такой эпизод?
На английском отделении стоит дикая вонь. Интеллигентная героиня, которую зовут Соня, грезит о том, какие замечательные, меткие комментарии могла бы она написать, не будь сочинения такими ужасными.
Далее «Соня отправилась домой пить вино и читать электронную почту; там скапливались письма с отказами из разных университетов, куда она подавала заявления на программу PhD, и теперь во входящих Соню наверняка ждала очередная порция. Если к её магистерскому диплому добавится учёба в докторантуре, то через шесть лет ей придётся, скорее всего, засесть за ту же работу и рецензировать такие же сочинения. C той только разницей, что в этом случае она сможет претендовать на постоянную должность в штате университета, а вот тогда уж этим рецензиям и проверкам не будет конца до скончания времён.
Она открыла почту. Там лежало письмо с приглашением на кафедру сравнительного литературоведения. Полное финансирование в течение двух лет.
И сообщение смерти преподавательницы Деборы Полк».
Оказывается, это ее тело разлагалось и создавало этот ужасный запах, и за все всё это время ни одна живая душа не заглянула в ее кабинет.
И как же Соня реагирует на этот удар колокола, который звонит и по ней тоже?
«Соня взяла бутылку и наполнила бокал. В конце концов, смерть Деборы Полк была смертью Деборы Полк, стоит ли делать из этого трагедию? Многие умерли за любимым делом. А Сонина жизнь — это Сонина жизнь. У них с Деборой Полк было мало общего».
Тут, наверное, стоит сказать, что российские и советские реалии неслучайно в текстах Ольги Гренец соседствуют с американскими. Ольга родилась в Ленинграде. Окончив школу в родном городе, уехала в США, где получила экономическое и филологическое образование. Живет в Сан-Франциско, работает редактором литературного журнала. Пишет по-английски (преимущественно) и по-русски — причем исключительно так называемую «короткую прозу», романов в ее портфолио пока нет.
Зато есть кино. Фильм по её рассказу «Куда течет море» с участием Ивана Краско и Оксаны Акиньшиной, снятый режиссером Виталием Салтыковым, участвовал в Манхэттеннском фестивале короткометражного кино и попал в число победителей.
Это пятая ее книга, три вышли в России, одна — в США. Многие рассказы, вошедшие в нынешний сборник, — это авторизованный перевод с английского.
«Я начинала учиться писать, занимаясь в San-Francisco Writers Workshop, — вспоминала Ольга Гренец в интервью, — Каждый вторник с семи до девяти мы встречались — сначала в художественной галерее, потом в книжном магазине. Семинары были устроены очень просто. Читаешь вслух свой текст, собравшиеся комментируют. Вел нашу группу Тамим Ансари, автор превосходной мемуарной книги West of Kabul, East of New York — о том, как он вырос в Афганистане, потом жил в лево-радикальной общине в Портленде, штат Орегон. Он потрясающий рассказчик, как устный, так и письменный. Он может оформить любую историю. Его слушаешь и забываешь обо всем. Советы Тамима касательно того, как строить текст, точны и содержательны. Он не всегда прав, но поговорив с ним, я всегда испытывала желание вернуться к тексту, что-то в нем подправить. Очень важная для меня книга — «В лаборатории редактора» Лидии Корнеевны Чуковской. Вообще я читала всё, что ею написано. И «Записки об Анне Ахматовой», и её переписку с отцом, и прозу… Изучала Михаила Булгакова. Много мне дало чтение Сэлинджера по-русски и по-английски — оказалось, это два совершенно разных писателя, но я их одинаково сильно люблю. Из современных авторов для меня актуально творчество Лидии Дейвис и Этгара Керета. Бесконечно перечитываю романы Джейн Остин и Шарлотты Бронте, всегда открываю в них что-то новое: как выписаны герои, как строится повествование…»
Рассказы Ольги Гренец читаются с неослабевающим напряжением еще и потому, что в любой миг может произойти что-то такое, что радикально меняет судьбу героев или наше видение ситуации.
А боль, страдание может вонзиться в героинь среди самого идиллического занятия, как — во время выбора детской прогулочной коляски — жестокое воспоминание об изнасиловании или искалеченная птица на городском перекрестке.
Но иногда и наоборот. Людмила, потерявшая конструкторскую работу, находит прелесть в торговле загнивающими бананами.
«Как прекрасен цвет спелых бананов. От них исходит запах экзотической жизни: тропический остров, стоит протянуть руку — и все сыты. Пусть ей приснится, как в их суровом климате уберечь бананы от гнили.
Продавать надо, вот что».
По-своему счастливы и бескорыстные защитники природы.
«Все люди в этой комнате ощущают себя преданными защитниками окружающей среды, и каждый из них в любой момент готов выступить с разоблачением культуры потребления и коррумпированной власти».
«Что-то большое, как пузырь тёплого воздуха, возникает у неё в груди. Это любовь и изнеможение, ощущение тщетности и в то же время гордости за своё дело, понимание того, как далеко они продвинулись и насколько смехотворен их проект по сравнению с орудующими в мире силами зла».
Хотя счастливых что-то маловато…
Весьма впечатляет у Ольги Гренец еще одна вечная тема — враги человеку домашние его.
«Сегодня на приём к психотерапевту за мной увязывается Мать. Она бесцеремонно отпихивает меня, чтобы заполнить собой пространство кабинета. «Скажу сразу, я не понимаю, зачем моей дочери психотерапия, — провозглашает Она, застыв посреди комнаты, на полпути к дивану. — Дочь чуточку нервная и неорганизованная, но с кем не бывает? Откровенно говоря, я в психотерапию не верю»».
«— Этот диван мне не нравится — указывает Мать на бежевую оттоманку, где я верчусь, пытаясь найти удобное положение. — Уж если вам нужен диван, купите что-нибудь из натуральных материалов. Из шерсти. Хлопка. Как можно расслабиться на кожзаменителе? Кстати, дочь не упоминала, что у неё аллергия на пыль?»
«— Не понимаю, почему моей дочери взбрело в голову, что ей нужен специалист вашего толка. Единственное, что ей нужно — это немного потерпеть, пока дети подрастут. И планку взять чуть пониже. Ничего страшного не случится, если иногда покупать готовую еду».
«— Раз уж я здесь, не могли бы вы выписать мне рецепт? У меня чудовищные мигрени. Стоит закрыть глаза, как в голове начинает страшно пульсировать, и я чувствую, что умираю. Ну почему, почему моя дочь не умеет радоваться жизни? А мне говорит, что счастлива!»
«— Вам нужно переделать всю комнату, — увещевает она доктора. — От этого окна никакого толка. А та стенка наружная? Мрачно, как в похоронном бюро. Повесьте занавеску, поставьте диван перед ней, купите лампу с тёплым спектром, станет намного уютнее».
Чудо, как хороша!
Другие истязатели, впрочем, мало чем уступят.
Вы уже наверняка поняли, что Ольга Гренец превосходный бытописатель. Но она может написать и великолепную притчу о том, как люди с возрастом увеличиваются в росте, — самым буквальным и грандиозным образом
«Восьмидесятилетних больше никто не слышал, даже сверстники. Каждый из них превратился в одинокий утёс, которому легче даётся общения с облаками, чем с себе подобными.
Ухаживать за ними было сложно; один только поиск укромных уголков и трещин, где у них притаилась боль, обрекал младшее поколение на долгие и изнурительные странствия. Шестидесятилетние для этой роли подходили лучше. Они оставались ещё довольно подвижными и могли принять на себя тяжёлый труд, которого требовал уход за восьмидесятилетними, а нарастающая тревога перед собственным будущим учила соблюдать деликатность».
Перед нами, словом, сильный, умный и оригинальный прозаик — прошу ценить и уважать.
Александр Мелихов
